— Надо разбудить тебя, старина, — сказал Фрай. — Не хочу, чтобы ты отдал концы, не успев со мной поговорить.

— …слезь… слезь… слезь с меня…

— Нам надо поговорить о документах, которые ты должен был для меня приготовить, и о машине, и о ключах от машины. Пока в твоем гараже стоит только «Шевроле»-пикап, а насколько я знаю, киска, это твоя машина, так как же насчет всего этого?

— …они… бумаги… не могу… не могу говорить… — Он попытался вдохнуть. Зубы его щелкнули, как птички на дереве.

— Лучше бы тебе заговорить, — сказал Фрай. — Скажи мне все, и я оставлю тебе таблетки. Я даже поддержу тебя, чтобы ты мог проглотить их. Тебе будет хорошо, парень. Таблетки решают все проблемы.

Брейдентон, трясущийся и от холода, и от страха, выдавил из себя несколько слов:

— Документы… на имя Рэнделла Флегга. Валлийский туалетный столик внизу.

— Машина?

Брейдентон попытался сосредоточиться. Достал ли он этому человеку машину? Все это было так давно, его отделял от того времени пожар бреда, похоже, спаливший всю его память.

Фрай мягко положил одну руку Брейдентону на рот, а другой зажал ноздри. Брейдентон забился. Из под руки Фрая раздались приглушенные стоны. Фрай отнял руки и сказал:

— Помогает вспомнить?

Как ни странно, это действительно помогло.

— Машина… — сказал он, и судорожно стал хватать ртом воздух. Потом он отдышался и смог продолжать. — Машина стоит… за заправкой Коноко… сразу за городом. Шоссе N51.

— На север или на юг от города?

— Ю… ю…

— Ю! Я понял. Продолжай.

— Накрыта брезентом… «Бьюик». Права в бардачке. На имя… Рэнделла Флегга.

— Ключи?

— Под ковриком…

Фрай лишил Брейдентона дальнейшей возможности говорить, усевшись поплотнее к нему на грудь. Последнего дыхания Брейдентона хватило только на одно слово:

— …пожалуйста…

— И спасибо, — сказал ему Ричард Фрай — Рэнделл Флегг с суровой усмешкой. — Скажи «спокойной ночи», Кит.

Кит Брейдентон мог лишь вращать глазами.

— Не думай обо мне плохо, — мягко сказал темнокожий человек, глядя на Брейдентона. — Просто нам надо торопиться. Начинается карнавал. И это моя счастливая ночь, Кит. Я чувствую это. Я не могу ошибиться. Так что надо торопиться.

До заправки Коноко было около полутора миль, и он добрался туда к четверти четвертого. По дороге он повстречал четыре трупа — трех собак и одного мужчину. Брезент, укрывавший «Бьюик», был туго укреплен вбитыми в землю колышками. Когда Флегг выдернул колышки, брезент был унесен ветром, словно огромное серое привидение, движущееся на восток. Вопрос состоял в том, в каком направлении двигаться ему?

Он постоял рядом с «Бьюиком», вдыхая летний ночной воздух, словно койот. Прошло время. Он усмехнулся. Теперь он знал.

Он скользнул за руль «Бьюика» и пару раз нажал на педаль газа, чтобы подготовить карбюратор. Мотор заурчал, и стрелка индикатора бензина качнулась до отказа вправо. Он тронулся с места и объехал заправку. В свете фар сверкнули два изумруда — глаза кошки, зажавшей в зубах маленькое безвольное мышиное тельце. При виде его ухмыляющегося, луноподобного лица, кошка выронила свою добычу и убежала. Флегг громко расхохотался — это был искренний смех человека, у которого на уме только хорошее. Выехав с заправки, он повернул направо и отправился на юг.

30

— Мама, — донесся хриплый, протяжный крик. — Мама!

Скрестив ноги, Ллойд сидел на полу своей камеры. Обе его руки были в крови, словно он надел красные перчатки. Легкая голубая рубашка также была испачкана кровью, так как он вытирал об нее руки. Было десять часов утра двадцать девятого июня. Сегодня в семь часов утра Ллойд заметил, что правая передняя ножка его койки шатается. С тех пор он пытался отвернуть болты, которые крепили ее к полу и к кроватной раме. Роль инструментов исполняли его пальцы. Ему удалось выковырять пять из шести болтов. В результате руки его стали похожи на раскрошившиеся сырые гамбургеры. Шестой болт оказался упрямой штучкой, но он начинал думать, что в конце концов ему удастся его вытащить. О том, что будет дальше, он не позволял себе думать. Единственный способ избежать паники — это поменьше думать.

— Мамаааа…

Он вскочил на ноги, роняя на пол капли крови со своих израненных, дрожащих пальцев, и высунул голову в коридор так далеко, как только мог, схватившись руками за решетку и яростно выкатив глаза.

— Заткнись, мудила! — закричал он. — Заткнись, ты меня достал!

В воздухе повисла долгая пауза. Ллойд наслаждался тишиной. Молчание — золото. Эта поговорка всегда казалась ему глупой, но теперь он готов был признать, что в ней есть доля правды.

— МАААААААМААААААА… — донесся снизу протяжный вопль.

— Господи, — пробормотал Ллойд. — Господи Боже. ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ, ЧЕРТОВ МУДАК!

— МААААААААААМАААААААААААААА…

Ллойд с яростью принялся за ножку своей койки, пытаясь не обращать внимания на дрожь в пальцах и панику в голове. Он попытался точно вспомнить, когда он в последний раз видел своего адвоката — подобные факты быстро тускнели в памяти Ллойда, которая удерживала хронологию прошедших событий не лучше, чем решето — воду. Три дня назад. Да. Когда его вели мимо дверного охранника, тот чихнул Ллойду прямо в лицо, забрызгав его слюной. Я тут припас для тебя несколько вирусов, пидор ты гнойный; все, начиная с директора, у нас больны, а я верю в то, что богатство надо делить поровну. В Америке даже такие подонки, как ты, имеют право заболеть гриппом. Его ввели к Девинзу. У Девинза были хорошие новости. Судья, который должен был председательствовать на слушании дела Ллойда, был скошен гриппом. Двое других судей также были больны. Может быть, они добьются отсрочки. Постучи по дереву, — сказал ему адвокат. Когда это будет точно известно? — спросил Ллойд. Все может выясниться только в последнюю минуту, — ответил Девинз. Я дам тебе знать, не беспокойся. Но с тех пор Ллойд его не видел, и сейчас, думая об их последней встрече, Ллойд вспомнил, что у адвоката был насморк и…

— ОооооуууууааааГосподи!

Он засунул пальцы правой руки себе в рот и ощутил вкус крови. Но этот задроченный болт немного подался, а это значило, что он обязательно его отвернет. Даже крикун снизу теперь не выведет его из себя. Сейчас он открутит болт. А потом просто подождет и посмотрит, что у него получилось. Он посасывал пальцы во рту, давая им отдохнуть. Когда все будет кончено, он разорвет свою рубашку на полосы и забинтует их.

— Мама?

— Имел я твою маму в рот, — пробормотал Ллойд.

Вечером того дня, когда он в последний раз виделся с Девинзом, из камер стали выносить тяжело больных заключенных. Человек в камере справа от Ллойда — его звали Траск — обратил внимание на то, что и сами охранники набиты соплями. Может, нам обломится с этого какая-нибудь выгода? — сказал Траск. Какая? — спросил Ллойд. Не знаю, — сказал Траск, отсрочка, скажем.

Под матрацем у Траска было спрятано шесть косяков. Четыре из них он отдал одному из охранников, который был еще в состоянии рассказать им о том, что происходит снаружи. Охранник сказал, что люди бегут из Феникса. Многие больны, и люди загибаются с бешеной скоростью. Правительство говорит, что скоро будет вакцина, но большинство думает, что это наколка. Многие калифорнийские радиостанции передают всякие ужасы о военном положении, армейских блокадах, обезумевших дезертирах с оружием в руках и о десятках тысяч умерших. Охранник сказал, что не удивится, если узнает, что какой-нибудь длинноволосый коммунист подмешал чего-нибудь в водопровод.

Охранник сказал, что сам он чувствует себя прекрасно, но собирается убраться куда подальше, как только окончится его смена. Он слышал, что с завтрашнего утра армия собирается заблокировать выезды из города, так что он забирает жену с ребенком и как можно больше еды и отсидится в горах, пока все это не кончится. Охранник сказал, что у него там есть домик, и если кто-нибудь попытается приблизиться к нему на расстояние тридцати ярдов, он всадит ему пулю в лоб.