Она посмотрела на белую плоскость и поняла, что это был экран открытого кинотеатра на фоне белого дождливого неба. Обернувшись, она заметила бар. Стены его были покрашены в ярко-розовый цвет, телесного оттенка. На фасаде было написано: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХОЛИДЕЙ ТВИН! ЭТИМ ВЕЧЕРОМ НАСЛАЖДАЙТЕСЬ РАЗВЛЕЧЕНИЯМИ ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ!

Темнота окутала ее на пересечении Базелайн и Бродвея. Теперь она оказалась в конце Двадцать Восьмой улицы, почти за пределами города, откуда шла дорога на… Лонгмонт, не так ли?

Вокруг нее стояли железные мачты, и на каждой из них было установлено по два громкоговорителя. Под ногами у нее был гравий, но сквозь него росли трава и одуванчики. Пожалуй, в «Холидей Твинс» было не слишком много посетителей, начиная с середины июля. Неудачное лето для того, чтобы делать деньги на развлечениях.

— Почему я здесь? — прошептала она.

Это был просто разговор с самой собой — она не ожидала никакого ответа. Поэтому, когда ответ прозвучал, ужас сжал ей горло.

— НАДИН! — раздалось из громкоговорителей, и это был его голос. Как она закричала! Руки ее немедленно прижались к ушам, но голос раздавался одновременно из всех громкоговорителей, и не было опасения от его ужасающей ликующей интонации и звучащей в нем кошмарной комической похоти.

— НАДИН, НАДИН, О, КАК Я ЛЮБЛЮ ЛЮБИТЬ НАДИН, МОЯ ЛАПОЧКА, МОЯ КРАСАВИЦА…

— ПРЕКРАТИ! — закричала она, до предела напрягая голосовые связки, но все равно ее голос казался ничтожным по сравнению с доносящимся из громкоговорителей воплями великана. И тем не менее, на мгновение голос все-таки остановился. Наступила тишина. Громкоговорители смотрели на нее, словно фасетчатые глаза гигантских насекомых.

Надин медленно отняла руки от ушей.

«Ты сошла с ума, — успокоила она себя. — Вот и все. Напряженное ожидание… игры Гарольда… установка бомбы… все это подвело тебя к самому краю, дорогая, и ты сошла с ума. Ну что ж, может быть, так оно и лучше.»

Но она не сошла с ума и прекрасно знала об этом.

Все это было гораздо хуже, чем сумасшествие.

Словно в подтверждение этого громкоговорители вновь загрохотали суровым, но вместе с тем почти жеманным голосом — голосом директора школы, который по школьному радио упрекает своих учеников за какую-нибудь проделку.

— НАДИН, ОНИ ЗНАЮТ.

— Они знают, — отозвалась она, как попугай. Она не была уверена в том, кто такие они и что они знают, но ни на секунду не усомнилась в неизбежности случившегося.

— ВЫ ВЕЛИ СЕБЯ ГЛУПО. ГЛУПОСТЬ МОЖЕТ НРАВИТСЯ БОГУ, НО НЕ МНЕ.

Глупость, — подумала она. Глупость, глупость. Я знаю, что означает это слово. По-моему, оно означает смерть.

— ОНИ ЗНАЮТ ОБО ВСЕМ… КРОМЕ КОРОБКИ С ДИНАМИТОМ.

Громкоговорители. Повсюду.

— ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ НА АМФИТЕАТР САНРАЙЗ. ОСТАВАЙТЕСЬ ТАМ. ДО ЗАВТРАШНЕГО ВЕЧЕРА. ДО ТОГО, КАК ОНИ СОБЕРУТСЯ. А ПОТОМ ВЫ С ГАРОЛЬДОМ МОЖЕТЕ ПРИЙТИ. ПРИЙТИ КО МНЕ.

Теперь Надин охватило простое, сияющее чувство благодарности. Они вели себя глупо… но им дали право на вторую попытку. И скоро, очень скоро она будет с ним… и тогда она сойдет с ума, она была абсолютно в этом уверена, и ничто уже больше не будет иметь значения.

— Амфитеатр Санрайз может оказаться слишком далеко, — сказала она. Ее голосовые связки были повреждены, и она могла только каркать. — Он может оказаться слишком далеко для… — Для чего? Она задумалась. Ах! Точно! Правильно! — Для радиотелефона. Для сигнала.

Ответа не последовало.

Она завела мотороллер. Эхо заставило ее вздрогнуть. Оно звучало, как винтовочные выстрелы. Она стремилась поскорее убраться из этого ужасного места, подальше от этих глазастых громкоговорителей.

Она должна была убраться отсюда.

Она поджидала Гарольда за углом рядом с автобусной остановкой. Когда он увидел ее, лицо его застыло и побледнело.

— Надин… — прошептал он.

— Гарольд, — сказала она, — они все знают. Мы должны…

— Твои волосы, Надин, о Господи, что стало с твоими волосами…

— СЛУШАЙ МЕНЯ!

Казалось, он немного овладел собой.

— Хо-оорошо. В чем дело?

— Они были у тебя дома и нашли твой дневник. Они унесли его с собой.

Лицо Гарольда исказилось от гнева, ужаса, стыда. Понемногу эмоции схлынули, и, словно труп утопленника, всплывающий на поверхность, на лице его вновь появилась неподвижная усмешка.

— Кто это был?

— Точно не знаю, да это и не важно. Фрэн Голдсмит была одной из них — это точно. Вторым был то ли Бэйтмен, то ли Андервуд. Я не знаю. Но они придут за тобой, Гарольд.

— Откуда ты все знаешь? — Он грубо схватил ее за плечи, вспомнив о том, что именно она положила дневник обратно под кирпич. Он потряс ее, как тряпичную куклу, но Надин смотрела ему в лицо без страха. В этот длинный-длинный день ей приходилось быть лицо к лицу и с более страшными вещами, чем Гарольд Лаудер.

— ТЫ, СУКА, ОТКУДА ТЫ ВСЕ ЭТО ЗНАЕШЬ?

— Он сказал мне.

Гарольд уронил руки.

— Флегг? — спросил он шепотом. — Он сказал тебе? Он говорил с тобой? И он сделал это?

— О чем ты?

Они стояли рядом с магазином электроприборов. Снова взяв ее за плечи, Гарольд повернул ее к витрине. Надин долгим взглядом посмотрела на свое отражение в стекле.

Ее волосы стали абсолютно белыми.

— Пошли, — сказала она. — Мы должны уйти из города.

— Сейчас?

— Когда стемнеет.

— Мы уйдем на запад?

— Пока нет. Сначала мы дождемся завтрашнего вечера.

— Может быть, я уже не хочу этого, — прошептал Гарольд.

— Слишком поздно, — ответила она.

55

— Ну, что скажешь? — спросил Ларри.

На лице Стью отразилось глубокое беспокойство. Он положил дневник Гарольда на стол и сел.

— Я прочитал все, и теперь у меня болит голова. Не привык читать так много.

— Гарольд болен, — сказала Фрэн.

— Да, — ответил Стью и закурил сигарету. — И опасен.

— Что мы должны предпринять? Арестовать его?

Стью легонько постучал по обложке дневника.

— Он и Надин собираются сделать нечто такое, что обеспечит им хороший прием на западе. Но здесь не написано, что это.

— Но там упоминаются многие люди, к которым он не питает чересчур пламенной привязанности, — сказал Ларри.

— Мы арестуем его? — снова спросила Фрэн.

— Я пока не знаю. По-моему, надо обсудить все это на заседании комитета. Как ты думаешь, Ларри, если мы попросим Эла Банделла остаться и расскажем ему о Гарольде, он сможет держать язык за зубами?

— Я в этом не сомневаюсь.

— Как жаль, что с нами нет Джаджа, — посетовал Стью. — Я так к нему привязался.

На секунду они замолчали, задумавшись о том, где сейчас находится Джадж. Снизу раздались звуки гитары. Лео играл «Систер Кейт» в версии Тома Раша.

— У нас только две альтернативы. Мы должны изолировать общество от них, но, черт возьми, я не хочу отправлять их в тюрьму.

— Так каков же выход? — спросил Ларри.

Фрэн ответила за Стью:

— Изгнание.

Ларри повернулся к ней. Стью медленно кивал, глядя на кончик сигареты.

— Просто прогнать его из города? — спросил Ларри.

— И его, и ее, — сказал Стью.

— Но примет ли их Флегг в такой ситуации? — спросила Фрэнни.

Стью поднял на нее взгляд.

— Радость моя, это уже не наша проблема.

Она кивнула и подумала: «О, Гарольд, я не хотела, чтобы все так получалось».

— Какие-нибудь предположения по поводу того, что они собираются учинить?

Ларри пожал плечами.

— Надо поставить этот вопрос перед всем комитетом. Но кое-что я могу назвать.

— Например?

— Электростанция. Саботаж. Попытка убить тебя и Фрэнни. Вот что первое приходит в голову.

Фрэн выглядела бледной и испуганной.

Ларри продолжил:

— Мне кажется, что он отправился на поиски Матушки Абагейл с тобой и Ральфом, надеясь на то, что ему представится возможность убить тебя.