Он это выяснит. Легкий летний ветерок задул две первые спички. Справа в луже бензина он увидел перебирающего лапками жука. Я как этот жук, — подумал он обиженно и удивился, что же это за мир такой, где Бог не только запихивает тебя в липкую гадость, как жука в лужу неочищенного бензина, но и оставляет тебя в живых, чтобы ты боролся за свою жизнь в течение долгих часов, а возможно, дней… или, в его случае, лет. Это был мир, заслуживший, чтобы его сожгли. Он стоял с опущенной головой и ждал, пока ветер утихнет, чтобы зажечь третью спичку.

Когда ему исполнилось шестнадцать, он, с разрешения матери, бросил школу (А что вы от них ждали? Они его искалечили там, в Терр От. Если б у меня были деньги, я бы подала на них в суд. Они называют это шоковой терапией. Проклятый электрический стул — вот как называю это я!) и стал работать на мойке машин «Скрубба-Дубба». И какое-то время все шло своим чередом. Люди громкими криками подзывали его с углов улиц или из останавливавшихся машин, интересуясь, что сказала миссис Симпл (уже четыре года, как в могиле), когда он сжег ее пенсионный чек, и намочил ли он постель после того, как сжег тот дом в Седли. Голоса постепенно стали призрачными, но камни, вылетавшие из темных аллей и из-за углов улиц, оставались реальными. Однажды кто-то запустил в него полупустой банкой пива из проезжавшей машины. Банка попала ему в лоб, и он упал на колени.

Такова была его жизнь: голоса, время от времени пролетавшие камни, «Скрубба-Дубба». А во время обеденного перерыва он обычно сидел на том же самом месте, что и сегодня, ел сэндвич и наблюдал за нефтяными резервуарами «Чири», размышляя, как же это все-таки произойдет.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не оказался в вестибюле Методистской церкви с пятигаллонной канистрой бензина, разливая его повсюду, а в особенности на груду старых сборников церковных гимнов в углу

— и тогда он остановился и подумал: Это плохо, и, наверное, не просто плохо, а еще и ГЛУПО, они поймут, кто это сделал, они поймут, кто это сделал, даже если это сделал бы кто-нибудь другой. Так он думал, вдыхая запах бензина, и голоса трепыхались и кружились в его голове, словно летучие мыши в башне с привидениями. Потом медленная улыбка появилась на его лице, и он перевернул канистру и побежал с ней в центральный неф, повсюду разливая бензин. Он пробежал весь путь от вестибюля к алтарю, словно жених, опоздавший на свою собственную свадьбу и настолько нетерпеливый, что начал уже разбрызгивать горячую жидкость, которую стоило бы сохранить для первой брачной ночи.

На следующий день его отправили в Исправительный центр для мальчиков в Северной Индиане. Уезжая, он заметил черные тлеющие развалины Методистской церкви. И Карли Йейтс проорал ему вслед свою эпитафию:

— Эй, Мусорный Бак, с чего ты решил сжечь церковь? Почему ты не спалил ШКОЛУ?

В семнадцать лет его отправили в тюрьму для несовершеннолетних, а в восемнадцать он попал в тюрьму штата. Сколько он там пробыл? Кто знает? Во всяком случае, не Мусорный Бак, это уж точно. Никому в тюрьме не было дела до спаленной им Методистской церкви. Там были люди, совершившие куда более серьезные преступления. Убийство. Изнасилование. Пролом черепа старой библиотекарши. Кое-кто из сокамерников хотел кое-что сделать с ним, а кое-кто — чтобы он с ними кое-что сделал. Он не возражал. Один мужчина с лысой головой сказал, что любит его. — Я люблю тебя, Дональд! — и это во всяком случае было лучше, чем увертываться от камней. Иногда он думал, что хорошо бы остаться здесь навсегда. Но иногда ночью ему снилась нефтяная компания «Чири», и во сне это всегда был один оглушительный взрыв, за которым следовали два других.

Со временем ему стали доверять, и когда появилась странная болезнь, его послали помогать в лазарете. Но через несколько дней больных там уже не осталось, потому что все, кто был болен, умерли.

Ветерок погладил его по щеке и замер.

Он зажег спичку и уронил ее. Она упала в лужицу бензина. Появились языки голубого пламени. Они образовали вокруг обгоревшей спички расширяющуюся корону. Мгновение Мусорный Бак зачарованно наблюдал за ними, а потом, оглядываясь через плечо, побежал к лестнице. Голубые языки, не более двух дюймов в высоту, устремились к насосной станции и возвращающейся посреди нее трубе. Борьба жука подошла к концу. Теперь он превратился в обыкновенную почерневшую головешку.

Это может произойти и со мной.

Но, похоже, ему этого не хотелось. У него появилась смутная мысль, что теперь в его жизни может возникнуть новая цель, что-нибудь очень великое и возвышенное. Он испугался и побежал вниз по лестнице.

Все дальше и дальше вниз, вокруг резервуара, с мыслями о том, когда же наконец воспламенятся пары над трубой и как скоро температура станет достаточно высокой для того, чтобы огонь ринулся вниз.

Земля становилась все ближе и ближе. Машины на стоянке приобрели свой нормальный размер. Но ему все казалось, что он движется очень медленно, как во сне, что он будет бежать и бежать, но никогда не добежит до конца. Он был рядом с бомбой, и запал был уже подожжен.

Наверху раздался внезапный треск, похожий на взрыв пятидюймового фейерверка четвертого июля. Потом он услышал приглушенный лязг, и что-то просвистело мимо него. Это был кусок трубы, абсолютно черный и переплавленный жаром в какую-то новую и бессмысленную форму.

Когда до земли оставалось футов двадцать пять, он не выдержал и, перескочив через перила, спрыгнул вниз. Он содрал с ладоней всю кожу, но едва ли почувствовал это. Он был до краев наполнен стонущим, ухмыляющимся ужасом.

Он кое-как поднялся и посмотрел наверх. На среднем резервуаре появилась большая шапка желтых волос, и росли они с удивительной скоростью. Взрыв мог произойти в любую секунду.

Он побежал. Сломанная кисть правой руки безвольно болталась. Он пересек стоянку, одолел посыпанную гравием широкую подъездную дорогу, пронесся сквозь открытые ворота и выбежал на шоссе N130. Он перебежал через шоссе и прыгнул в придорожную канаву, приземлившись на мягкое ложе из мертвых листьев и влажного мха.

Раздался взрыв. Звук был таким сильным, что он почувствовал, как его перепонки вдавились внутрь, а глаза вылезли из орбит. Раздался второй взрыв, а за ним и третий. Мусорный Бак приподнял голову и увидел огромное огненное дерево. Над ним возвышался удивительно высокий столб черного дыма. На шоссе и рядом с ним стали падать куски обгорелого железа. Нахлынула волна нестерпимого жара.

Он с трудом поднялся на ноги и побежал по шоссе в направлении Гэри. Воздух становился все горячее и горячее и приобрел металлический привкус. Он чувствовал себя как жук, пытающийся сбежать из включенной микроволновой печи.

БА-БАААААХХХ!

Взорвался еще один резервуар, и сопротивление воздуха перед ним словно бы исчезло. Огромная теплая рука подтолкнула его сзади и понесла вперед. Его ноги лишь слегка касались асфальта.

Сопротивление воздуха постепенно вернулось, и Мусор рискнул бросить взгляд через плечо. Возвышение, на котором стояли резервуары, было все объято огнем. Похоже, горела даже дорога, а деревья пылали, как факелы.

Он пробежал еще четверть мили и, задыхаясь, перешел на шаг. Пройдя еще милю, он остановился отдохнуть, и ноздри его втянули радостный запах огня. Без пожарных машин и самих пожарных он будет распространяться по ветру. Возможно, он будет пылать несколько месяцев. Сгорит Поутенвилль, и огонь пойдет дальше на юг, уничтожая дома, деревни, фермы, поля, пастбища, леса. Может быть даже, огонь доберется и до Терр От и спалит тамошнюю больницу. А может быть, и дальше!

Он посмотрел на север в направлении Гэри. Теперь он мог видеть город и возвышающиеся над ним огромные трубы, спокойные и безмятежные, словно штрихи мела на светло-голубой доске. А за всем этим был Чикаго. Сколько там нефтяных резервуаров? Заправочных станций? Остановившихся поездов с цистернами сжиженного газа и горючими удобрениями? Сколько еще городов за Гэри и Чикаго?